В нашем деревенском доме на стене висело много старых фотографий. Я всегда спрашивала бабушку, кто все эти люди. Конечно же, бабушка знала всех поименно, ведь это были все ее родные и близкие.
— Это сестра моя двоюродная Клавдия. И это двоюродная из Ижевска — Нинка. Это дедова племянница – Маруся. В Москве живет, — с гордостью говорила бабушка.
— А дядька в военной форме кто? – не унималась я.
— Точно не знаю, кем-то он моей свекрови приходится, то есть дедовой матери, а вот кем и как зовут его, не помню, — так ответила мне бабушка про фотографию, которая меня больше всего интересовала. А притягивала она меня тем, что на ней у родственника нашего был какой-то необыкновенный взгляд, завораживающий, словно проникающий в тебя.
Бабушка достала старый семейный альбом и говорит:
— Вот, Олюшка, раз уж тебе так любопытно, садись, смотри, вот он этот военный, видишь, в обнимку с прабабушкой твоей стоит. А вот он с дедом твоим, моим мужем – дед маленький у него на коленях сидит. А кто это, как звать, не помню…
Знаю, что до войны он в этом доме жил с семьёй. Погиб на фронте, а где семья его, не знаю.
Солнце клонилось к закату. Поужинав, мы легли спать. Моя кровать была как раз в той комнате, где висели портреты родственников. Обычно я засыпала быстро, а тут никак не могла уснуть: не выходил у меня из головы этот человек. Кто он? Как его зовут?
Вдруг сквозь сон слышу я голос:
-Олюшка! Олюшка!
Не пойму, кто меня зовет? Бабушка? Нет не бабушка. Голос-то мужской.
Лежу, глаза открывать боюсь. А голос опять:
— Олюшка! Я Иван! Я брат твоей прабабушки! Я погиб под Смоленском. В первом же бою. В июле сорок первого…
И опять тишина. Лежу, не шелохнусь. Что, думаю, будет, если я глаза открою? Жутковато!
— Олюшка, ты не бойся меня! Я тебе плохого ничего не сделаю. Меня прислали сюда. Я не сам. Сегодня ночью в доме соседа Степана и Дашки Сороки покойник будет: сынок их, мальчик пятилетний помрёт, от крупа задохнется. Не сам я, знай. Меня прислали.
Звонким криком разбудил меня петух наш по кличке Семён Семёныч.
Я проснулась. И взгляд мой невольно устремился на фото военного родственника. Он смотрел на меня таким же пронизывающим взглядом, как и раньше. Но теперь я знала его имя – Иван.
— Бабушка, бабушка, — закричал я. – Это Иван. Он дядя нашего дедушки.
-Точно, — вспомнила бабушка.- Иван Петрович. Свекровь-то моя Мария Петровна была. И погиб он в первый год войны, она рассказывала, а вот где воевал, не знаю…
— Под Смоленском он воевал. И погиб там же.
— Чего не знаю того не знаю, — произнесла бабушка и с удивлением посмотрела на меня. Её взгляд словно спрашивал: «Ну, что еще скажешь?» Я не заставила себя ждать и выпалила:
— А ещё сегодня ночью у Дашки Сороки сын умер!
— Окстись, девка! С чего ему умирать? Парень крепкий, резвый! Ему только шестой годок пошёл.
— От крупа, — не унималась я.- Он во сне задохнулся.
Бабушка потеряла дар речи. Неизвестно, сколько бы она так с открытым ртом просидела, если бы в нашу дверь не вломилась соседка тётка Зина и не запричитала бы на весь дом:
— Горе-то какое, Настя. Слыхала, у Дашки и Степана малой помёр?
Бабушка остановила свой взгляд на мне. Я не издала ни слова. Весь день бабушка молчала, не спрашивала меня ни о чем. Молчала и я.
Весь следующий день прошёл в хлопотах и заботах: так в деревнях заведено – у кого беда, всем миром помогают. Бабушка весь день утешала бедную Сороку в ее материнском горе.
Я в этот день легла спать пораньше. То ли из-за того, что не хотела объясняться с бабушкой, то ли из-за того, что мне побыстрее хотелось заснуть, чтобы вновь услышать рассказ военного с фотографии.
Сон никак не шёл. Я стала мечтать о своей будущей жизни, представлять себя взрослой, как опять услышала:
— Олюшка! Олюшка! Ты не бойся меня, — голос лился от стены, на которой висели фотографии родственников. — Я тебе ничего плохого не сделаю. Ни тебе, ни бабушке. Я пришёл забрать Федю Пояркова. Его заслонка утром захлопнется. Тромб оторвётся. Не сам я, не сам. Меня прислали.
Всё повторилось так же, как и вчера. И так же как и вчера, я глаза не открывала, лежа и ждала крика Семёна Семеновича.
Он не заставил себя ждать: тут же разбудил всю округу своим звонким голосом.
Я проснулась. Сегодня похороны Сорокинова сына. Бабушка с утра ушла к соседям. Пришла только после похорон.
— Что за день-то такой сегодня? – возмутилась она. И продолжила:
— Не успели гроб в могилу опустить, бежит дочка Поярковых, криком кричит: «Папка помер, папка помер!»
Я молча опустила глаза. Вдруг слышу властный тон бабушки:
— А ну посмотри на меня!
Я подняла взгляд.
— Ты знала! – утвердительно сказала бабушка. – Знала!
Да, я знала. Но как ответить бабушке, откуда я это знаю? Я молчала.
— Плохо это, когда в день похорон еще кто-то умирает. Значит, еще покойник будет. На девятый день, — тяжело выдохнула бабушка.
Я запомнила её слова. И с ужасом ждала девятого дня. В эти дни военный с портрета мне не снился и ничего не говорил. Так прошло шесть дней. Я с ужасом ждала наступающей ночи. Долго не могла уснуть. Пристально смотрела на маятник деревенских ходиков и, наконец, уснула.
— Олюшка! Олюшка! – все повторилось, как в первый и третий дни. – Я уйду завтра. Меня призывают. Но я должен забрать ещё одного человека: Мишка Курлыка, ваш сосед напротив, угорит сегодня в бане. Его заберу и уйду. А тебя прошу, Олюшка: не отпели меня, вот и маюсь до сих пор. Передай бабушке: пусть в церковь сходит да отпевание закажет за упокой души раба Божьего Ивана. А ты, Олюшка, знай, не сам я. Меня прислали…
Мне казалась, он сказал бы еще что-то, но Семен Семенович своим криком не дал ему этого сделать.
Когда я проснулась, я первым же делом побежала к фотографии. Взгляд военного был таким же, как и раньше.
Бабушка вошла в комнату и, пристально взглянув на меня, строго произнесла:
— Ну, говори, кто?
— Курлыка, — поняв ее с полуслова, ответила я.
— Как?
— В бане угорит.
— Ну, вот что, девка, а теперь рассказывай, откуда ты про все эти три смерти знала?
Я указала в сторону фотографии. Бабушка подошла к ней поближе и удивлённо вскрикнула:
— ААААА! Глянь-ка!
Подойдя к стене вплотную, я поняла, чему удивлялась бабушка. Взгляд у военного на фото уже не был пронизывающим, испепеляющим, как раньше. Что-то наподобие улыбки было на его лице. Да, это был взгляд счастливого человека, выполнившего определенную миссию и отпущенного высшими силами домой.
Я рассказала бабушке всё, что слышала от Ивана Петровича. Бабушка пошла в церковь, заказала отпевание, всё, как просил наш покойный родственник с фотографии.
Курлыку похоронили. Бабушка пришла с кладбища, зашла в комнату и вдруг закричала:
— Олюшка! Смотри! – она указывала на стену с фотографиями умерших родственников, среди которых была одна новая.
— Это ты ее сюда повесила? Признавайся? – строго спросила она.
На стене висела фотография умершего три дня назад Курлыки, которого сегодня всей деревней хоронили. Он смотрел на нас устрашающим взглядом, проникающим в душу.
Я с ужасом ждала ночи…
Автор KAMOZKA