Она не смогла выдержать похороны единственного сына. И, может, даже хорошо, что на время лишилось сознания. Потому что другая мама, мама Влады, продолжала стоять, окаменев и не шевелясь.
Но, не заметив даже, что на ней комнатные тапочки, в которых она тогда поехала сначала в морг, потом в больницу и так и не переодевшаяся за эти два дня. Кто-то из коллег набросил на нее темную шаль, чтобы прикрыть домашний халат. Жара стояла изнуряющая.
А эту женщину бил озноб. И она машинально окуталась в шаль. А потом, не дождавшись, пока оформят могильные холмики, мама Влады растолкала тех, кто стоял около нее.
Вскрикнула. «Тата!» И побежала, спотыкаясь к машине. Поминки организовали и провели коллеги Романа.
Кто-то остался ночевать в доме. Грея не бросили. Как по-разному можно считать время? Что такое три месяца? Одно дело, если это три счастливых месяца, и совсем другое – три месяца под дверью реанимации, где в коме лежит последний, единственный выживший ребенок.
И ни единого намека, что поправится. А еще три месяца – это срок, за который у еще молодой, красивой женщины каштановые роскошные волосы будут медленно становиться седыми. Как и виски моложавого мужчины, отца Таты.
Сами они таких изменений не замечали. Это видели другие. За три месяца Катя ни разу не ночевала дома.
Она приезжала туда только затем, чтобы постоять под душем. И когда выходила, всегда видела полное горе глаза Грея. Он все понимал, он все чувствовал.
Это они тогда не поняли, что Грей хотел упредить беду, потому и не выпускал машину со двора. Катя опускалась перед Греем на колени, обнимала его за шею и плакала. А он стоял столько, сколько она его держала.
И Катя могла бы теперь сказать, что собака все понимает и сострадает им. В больнице делали все возможное для Таты. Созванивались с коллегами из столицы, держали их в курсе.
Те дважды прилетали, сами осматривали и консультировали коллег. Родители, не разбираясь в медицинских терминах, знали, что у Таты пострадала центральная нервная система и понимали, что это практически приговор. Понимать понимали, когда Тату перевели в отдельную палату, заполнив почти всю стену разными приборами, а ей, Кате, поставили кровать, чтобы она могла хотя бы прилечь.
Катя каждое утро умывала и протирала Тату. А та даже не шевелилась. Но Катя заметила, что у дочки растут ноготки.
Это ее поразило. Осторожно срезая каждый ноготок и обливая слезами, Катя не могла взять в толк, как это ноготки живут и растут, а сама Тата даже не шелохнется. Теперь Катя понимала, что избитая фраза «жизнь разделилась на до и после» некрасивые слова.
Она старалась реже вспоминать свое «до». Слишком большая была разница. Но воспоминания ей не подчинялись.
Особенно, если Катя проваливалась в короткий сон. Правда, в таком сне всегда была радость. Она заново проживала свою жизнь.
Как росла Влада, как пошла в первый класс, как Катя краснела, когда на родительском собрании ее Владу хвалили и за учебу, и за то, что умеет помирить поссорившихся одноклассников. За то, что больше всех знает о собаках, а уж про своего Грея рассказывает так, что одноклассники потом умоляют своих родителей, чтобы те разрешили собаку. А вот Влада при ответственной должности.
Она — старшая сестра, которая просто не могла ни в чем отказать девочке с моторчиком, как она прозвала тату. Часто Кате снится день, когда Влада привела в дом Дениса. И Катя сразу приняла его.
Да и Рома тоже. Так и тата признала Дениса. Ну и Грей, конечно.
Катя видит в своем коротком сне, как дочки прячутся от нее в гараже. Это они рисуют плакат поздравления с ее днем рождения. Смешной и неуклюжий рисунок таты преобразился в рамки из цветов в мастерские, нарисованные Владой.
А разбитые чашки — и всегда по вине таты. Хочет помочь, торопится и роняет чашку. А Влада всегда говорит, что это у нее чашка выскользнула из рук.
Но и тата всегда, правда не сразу, признается ей, Кате, кто разбил чашку. Катя уже не спрашивает у врачей, есть ли изменения у таты. Когда врачи заходят в палату, Катя просто выходит в коридор.
А Роман старается быть в палате. Он приходит утром и вечером. И сколько бы раз не просил заменить Катю ночью, она не соглашалась.
Нет, Роман должен ходить на работу. Там он хоть на какое-то время забывается. Ему так же тяжело, может, даже тяжелее…