Марина прижала руку к груди, словно старалась удержать на месте бешено колотившееся сердце. Ей казалось, что ей вот-вот предстоит сдавать самый трудный в жизни экзамен. Еще немного, и она увидит человека, которого тридцать лет считала своим отцом…
Маринка буквально росла на руках отца с младенчества. Мать хворала после родов, и отец быстро научился просыпаться в глухую ночь, чтобы поменять малышке пеленки, укачать ее или покормить из бутылочки, благо он взял отпуск по уходу за ребенком. «Счастливая ты, Нинка! — говорили матери ее подруги и соседки. — Мой-то…» И тут же выкладывали полное описание «художеств» своих мужей, не собиравшихся снисходить до бесконечных «женских забот» и «унижать» себя прикосновением к кастрюле или швабре.
И позднее, когда мама давно выздоровела, а Марина подросла, отец не только разделил с женой труд по дому, но и был в курсе всех Маринкиных дел и забот. Он знал, с кем из одноклассников и одноклассниц она в дружбе, а с кем в ссоре, кто из учителей справедлив, а кто придирается на пустом месте и заводит «любимчиков», какие события встревожили маленький школьный мирок. И всегда был готов подать дельный совет, не превращаясь в нудного ментора и не заставляя Марину жалеть о том, что она была откровенна с отцом. «Счастливая!» – завидовали Марине школьные подруги, точь-в-точь как некогда соседки завидовали ее матери. Они и не подозревали, какое открытие ожидает ее через несколько лет.
Когда Марина уже заканчивала университет в другом городе и готовилась приступать к первой «взрослой» работе, она узнала, что родители разводятся. Эта весть не была для нее полной неожиданностью: она знала, что отец и мать остыли друг к другу и не прочь начать раздельную жизнь. И вдобавок она твердо знала, что всегда останется для обеих родителей родной любимой доченькой.
Мама умерла от сердечного приступа пять лет спустя. Ухаживая за матерью, примчавшаяся из-за тридевяти земель Марина ясно видела: что-то неотступно тревожит ее, не давая уйти спокойно. И только едва не в последний миг мать призналась, что ее настоящим отцом был совсем неведомый ей человек, который бросил подругу во время беременности, перед этим измучив ее ревностью и бесконечными придирками. Уже после похорон мамы Марина сопоставила две даты – день свадьбы родителей и день собственного рождения – и убедилась в том, что отец все знал, принимая чужого ребенка с открытыми глазами.
С того дня между ней и отцом (она так и не смогла называть его отчимом) словно легла длинная черная тень. Она была по-прежнему внимательна и ласкова с ним, но чувствовала, что не может довериться отцу, как в детские или в студенческие годы. Марина вспоминала, какой неутомимой хлопотуньей-хозяюшкой была мать, и не могла отделаться от подозрительных мыслей. «Она хотела заслужить прощение», – повторяла девушка себе вновь и вновь, словно бойкая на язык мать была безропотной рабыней, а ее добрый и мудрый отец – капризным домашним тираном.
И вот перед ней бесконечно любимый человек, которого она привыкла называть своим отцом и не видела последние полтора года, когда он женился во второй раз и уехал в другой город. Он почти не изменился — то же открытое лицо, та же осанка, хотя его волосы стали совсем седыми. «Здравствуй, дочка!» – начал он расспрашивать Марину об ее житье-бытье. А она словно онемела, пока ее коснеющий язык не вымолвил: «Папа, мама перед смертью рассказала мне…»
«Я все знаю», – ответил ей отец, словно Марина снова была маленькой девочкой, прибегавшей к отцу с очередной ребячьей тревогой.
«Я люблю тебя, я тебя вырастил и я знал, что у меня никогда не будет своих детей. А тот урод, который бросил маму – забудь о нем. Бог ему судья». И Марина почувствовала, что ее отец снова стал дорогим и любимым папкой, словно из ее глаза наконец вылетел крошечный осколок зеркала тролля из сказки…