«Вроде в подругах не ходили?» «Да противно!» — ответила Маринка. «Такие сплетни сочинили, на голову не напялишь. Кому горе, а кому языком, как по мелом трепать.
Несчастным человеком была Тамарка. Погибла, так оставьте ее в покое». «Чем это она была такая несчастная?» — встала на сторону Лидуши Кубачиха.
«Такого мужа оттяпала. Дом справный, хозяйство, что надо, дети. И что ей тут несчастного?» «А вам бы все богатством мерить, а что на душе у человека вам плевать.
Одинокая она была, при муже и при детях, а одинокая. Вы бы хоть раз в ее глаза заглянули. А я видела ее глаза, когда она приходила за покупками».
«Ой, кто б говорил о богатстве! Сама вон какую торговую империю отгрохала!» — съязвила Кубачиха. «А что она одинокая?» — поддержала Валентину Лидуша. «Сама насчуралась, даже не здоровалась с нами.
Где нам до нее? Она ж городская, а мы так, деревня неотесанная». «А что ей было делать с вами? Сплетни плести? Кто с кем переспал, да кто у кого чего украл?» «Ты смотри, деловая!» — встала в позу Кубачиха. «Сама что тут с нами делаешь?» — «Хватит, Валентина!» — оборвала Кубачиха Маринка.
«Ты правду говори, не вводи народ в заблуждение. Утонула Тамарка или сбежала?» «Свидетельства о смерти не видела и мертвой ее не видела!» — отчеканила, как на суде Кубачиха. «Дарья мне сказала, что утопла Тамарка, волной ее смыла.
Шторм еще два дня был, не нашли ее. А я своими ушами слышала, как дети кричали, как это известие пришло в семью Юры». От этих слов Кубачихе все притихли, как на похоронах.
Потом Лидушка так тихо и вкрадчиво непонятно кого спросила. «Может, Юрка сказал детям, что мать утонула, чтобы ее грех прикрыть и чтобы они ее не ждали? Тела-то нет, хоронить некого. Значит…» «Ничего ни хрена это не значит!» — оборвала ее Маринка.
«Какое тело? Если говорят, как Тамарку волной накрыло. Море еще два дня после этого бушевало. Унесло ее бабы.
Господи, какое горе! Даже могилки ее нет. Некому пойти, Юре и детям. Вы к своим умершим родным на погост идете, там с ними общаетесь, а им бедным».
Такой крик стоял во дворе Юры. Испуганная Дарья выскочила во двор. Крик доносился из дома.
«Юра! Юра!» — позвала Даша. Никто не вышел. И тогда она, а следом за ней Танюшка, побежали на крик.
«Что случилось, Юра? Катюшка? Мальчики? Что случилось?» Все смотрели на Дарью такими глазами, что она сразу поняла, случилось непоправимое. «Мама в море утонула!» — крикнула Катюшка и бросилась к Тане. Таня обняла подругу и от испуга, не зная, что говорить, молча гладила ее по голове.
«Боже, горе какое!» — ахнула Дарья. Ноги ее подкосились, и она присела на диван рядом с Юрием. Юрий уронил голову на рядом стоящий стол и, обняв ее двумя руками, плакал.
Голоса его Дарья не слышала. По вздрагивающим плечам она поняла, что он плачет. Плачет тихо, чтобы еще сильнее не пугать и без того напуганных детей.
Даша коснулась его плеча. Он вздрогнул, поднял голову. Его взгляд был устремлен вдаль, в пустоту, как будто он пытался увидеть то море, в котором утонула его жена, увидеть его дно и мирно и покойно лежащую там Тамару.
Минуты три он сидел неподвижно и смотрел сквозь Дарью. Видимо, ничего не увидев, он как бы очнулся, вытер рукавом слезы и сказал. «Мы даже не сможем ее похоронить, Дашка.
Понимаешь? Понимаешь?» «Понимаю», — спокойно, без надрыва сказала Даша. Еще она понимала, сейчас рядом с ними кто-то должен быть спокоен. Ей тяжело смотреть на горе детей, очень тяжело, но ради детей она должна и она будет спокойна.
Дарья подозвала к себе детей и, насколько могла, обняла их. Невыносимо тяжело было ощущать под своими руками их худенькие, вздрагивающие плечики, но она крепилась, чтобы не разрыдаться вместе с ними. «Мои хорошие! Мои хорошие!» — причитала Дарья.
Она не знала, что говорить в таких случаях. Она просто обнимала их, гладила их головки, плечики и спины. От душевного тепла Дарьи дети стали успокаиваться и смотрели на нее вопрошающим взглядом.
Мол, как нам жить без мамки? Как нам без нее жить? Она понимала, что должна что-то ответить, чем-то успокоить их, потому пыталась найти подходящие слова, но слова не находились. «Тетя Даша, я кушать хочу!» — тихо сказала Катя. «Мои вы золотые! Ну, конечно! Пойдем ко мне! У меня на плите борщ свежий, блинчики! Пойдемте, пойдемте!» Обнимая детей, Дарья повела их к себе домой.
«Юра, пойдем!» — обратилась она к соседу. «Надо кушать, чтобы силы были!» «Спасибо тебе, Даш! Я не хочу есть!» «Спасибо за детей! Там в холодильнике возьми продукты!» «Зачем?» — удивилась Дарья. «Ну как? Детей покормишь!» «Перестань, Юр! Иди тоже поешь!» Ему не хотелось оставаться наедине со своим горем, и он вместе со всеми пошел к Дарье.
«Моя Людка, как у Христа за пазухой живет!» — хвасталась Кубачиха всем подряд, а сегодня Ледушки. «Пусть Ледушка несет по селу вести о Людмиле, чтобы все знали, какая жизнь у ее дочери!» «У меня такой зять! Всем зятьям зять! Не читай нашим деревенским алкашам!» — продолжала Валентина. «В институте преподает.
У них с Людкой дом полная чаша!» «Была в гостях у них! Даже я диву давалась! Как хорошо живет моя дочка! Не нарадуюсь на свою Людку!» «А я слыхала, твоя Людка этого доцента из семьи увела!» — хитро улыбнулась Лидушка. «Да и староват он для нее, потому и детей у них нету! Сын у него ровесник твоей Людке! Вот это тихоня!» «Должно хорошо подмахнула доценту твоя тихонюшка! Видать, не такая она у тебя и скромница, как ты тут ее молюешь, коль в семью влезла!» «Как говорится, чем тише омут, тем злее в нем черти!» «Какой же у тебя рот поганый, Лидия!» — прошипела Кубачиха. «Зависть — дело нехорошее! Она прежде всего тебя разрушает, Лидусенька! Ты и так здоровьем не хвастаешься, а тут тебя еще и зависть душит!» «А ну, двигайте отсюда!» — крикнула Маринка.
«Вот же нашли себе место для склок и сплетен! Ауру моего магазина поганят!» «Пошли!» — сказала. «И чтобы, кроме как за покупками, незачем другим сюда не заходили!» «А ты чё такая злая, Маринка?» — удаляясь, поинтересовалась Ледушка. «Должно восятка свою мужскую нужду не с тобой, а с Дарьей справляет!» Маринка ничего не успела ответить Лидушке, потому как та скрылась за дверьми магазина.
«Вот змея эта, Ледушка! Уползая, все-таки укусила тебя, Маринушка!» «Вот так, Мариночка, и живем!» — вздохнула Кубачиха. «Нет покоя от сплетен этой проклятой Лидушке!» «Далеко ли ты от нее ушла, Валентина?» «Это то, что она твои интересы затронула!» «Так потому я оказалась неугодной твоему слуху!» «А так вы с нею друг друга стоите!» «Ну да ладно за Ледушку!» — одернула себя Маринка. «Хочу за Юрия спросить.
Не знаешь, как он там? Ты ж с ним через Дашкин двор живешь!» «Плохо, Маринушка! Плохо дело с Юркой!» В бутылку стал заглядывать, а дети неприкаянные. Часто у Дашки зависают. Ей понятно, жалко их, вот и привечает.
«А мне Вася говорил, что как не придет к Танюшке, так почти всегда там дети Юрки!» «Ох, Маринушка, гиблое это дело! Матери нету, дети круглые сироты!» «Что, отец, видал, как они? Нет жены, или горькую пьют, или по бабам таскаются!» «Вроде они при женах не пьют и не таскаются!» — ответила Маринка. «И при женах, Маринушка, их бес раздирает! Суть-то не в этом! Суть в детях! Некому им бедным голову преклонить! Вот они к Дашке и клонят свои головки горемычные!» «Твоя истина, Валентина!» — вздохнула Марина. «Здесь я с тобой целиком согласна!» «А что это моя Людонька такая сердитая?» Зайдя в спальню жены, спросил Валентин.
«Ты опять? Опять? Чего ты со мной как с ума лишенной разговариваешь? Ненавижу!» — крикнула Людмила и грохнула чашку с чаем об пол. «Люда, ну что ты так резко все воспринимаешь? Мне хотелось приласкать тебя. Я не собирался тебя этим обидеть.
Последнее время ты очень нервная. Может, в санаторий нервишки подлечить?» «Сам лечись! Просто не раздражай меня, вот и все!» «Такое впечатление, Люда, что я тебя даже своим видом раздражаю!» «Да, раздражаешь!» — хотелось ей крикнуть. «И видом, и голосом, и занудством своим раздражаешь, сюсюканьем и своими унижениями передо мной раздражаешь!» Но она ему этого не скажет, потому что считает, пока она раздражается, она чувствует себя все еще живой.
Других чувств у нее нет и вряд ли когда-то еще будут. В ее душе, благодаря Валентину, живет раздражение, которое держит ее на плаву. Это она поняла не так давно и была, как это ни странно, благодарна ему за это чувство.
В знак благодарности она допускала его к своему телу. Да, именно допускала. Такого единения тел, как было у нее с Юрой, с мужем не было и в памяти.
Валентин, пытаясь разбудить в жене пыл и страсть, был чрезвычайно ласков и, будучи умелым любовником, не мог понять, почему Людмила не отзывается на его страсть. Он имел столько женщин в своей жизни, которые буквально сгорали от страсти к нему, а его любимая, его жена, к ногам которой он бросил все, свою семью, свою карьеру, которая зависела от его бывшей жены, самого себя бросил к ее ногам. А она молчит, и ее тело молчит, не откликается на его ласки.
Что он еще должен сделать для нее? Что? Валентину казалось, были бы у них дети, возможно, Людмиле надоела бы роль снежной королевы, она бы оттаяла. А потом, он знает, иногда у женщин после рождения детей открывается дорога в мир секса и страсти. Детей у них не было, и Людмила их не хотела.
Когда они еще не поженились, она так прямо ему и сказала, «Детей не жди, их не будет». Валентин хотел детей от любимой женщины, очень хотел, но она даже не объясняла причину нежелания их иметь. Поначалу он думал, что Люда не способна забеременеть, но скоро понял, она делает аборты.
Она ему об этом не докладывала, но он знал, в конце концов, он врач, и этого от него не скрыть. Он устал от скандалов по поводу абортов. Он пытался вразумить ее и не понимал, как эта женщина не желает иметь детей.
На бурную реакцию мужа по поводу аборта и ее нежелания иметь детей, Людмила отвечала молчанием. Молчала Людмила, молчала ее тело во время секса с мужем, оттого с каждым годом их совместной жизни они все дальше отдалялись друг от друга. Чем ближе для своей жены хотел стать Валентин, тем сильнее от него отдалялась Людмила.
Студентки сгорали от любви и страсти к своему преподавателю. Иногда он на короткий срок заводил интрижки то с одной, то с другой, но не более того, боялся последствий. А вот с Людмилой у него было не так, как с другими.
Она была другой. Валентин видел, она не замечает его ума, импозантности, сексуальности. Для нее он был препод и не более того.
А вот Валентина она задела. Прошлась своей красотой по его равнодушному сердцу. Да так прошлась, он даже бредил ею.
«Это что еще там за Люда нарисовалась?» спросила Эльза, жена Валентина. «Очередная интрижка на стороне? Во сне зовешь ее? Раньше с тобой такого не замечалось. Что, все так серьезно?» «Эля, ну что ты такое говоришь? Какая интрижка? Ну, студенты, лекции.
Устал я от каждодневной рутины. Сон неспокойный. Мало ли, что я там наговорю.
А чем эта Людмила так тебя достала? Какой она к тебе приходит в сновидениях? Это кошмары или эротика?» «Это работа, Эля, понимаешь, работа», разозлился Валентин. «И знаешь, как говорит сейчас молодежь, не доставай меня своей ревностью, особенно по утрам, не порть мне настроение на грядущий день. В конце концов, давай спокойно позавтракаем».
Эльза пожала плечами, показывая этим, как она равнодушна к тому, что на самом деле ее очень тревожит. Она видит, как изменился ее муж. Он не тот сексуально озабоченный препод, каким был всегда.
Он влюблен. Она улыбнулась и сказала. «Хотела просто пошутить, но, видимо, шутка не удалась».
Валентин молчал. Он не желал продолжать разговор на эту тему. Валентин не знал, как подступиться к Людмиле.
Если студентки сами давали повод, а некоторые действовали откровенно, то это не про Людмилу. Как казалось Валентину, она не старалась нравиться противоположному полу. И в нетрадиционной сексуальной ориентации он тоже ее не видел.
По жизни со всякими студентками он сталкивался. Были у него студенты с ненормальной ориентацией на секс. Потому он знал, как они себя ведут, как выглядят.
А Людмила? Была в ней какая-то надломленность, что ли? Не холодность, не злоба, а именно надломленность. В ее красивых глазах читалась грусть. И не легкая меланхоличная грусть.
Читалась какая-то неотвратимость надвигающейся беды. Тайна. Людмила – женщина тайна.
И не роковая красавица, которая, не оглядываясь, ступает по трупам покоренных мужчин. Она такая, которую хотелось обнять и увезти на край света, где бы не коснулись ее те беды, которые, по всей видимости, когда-то обрушились на ее хрупкую красоту. Валентин готов был вырвать, отрезать ненужное из ее жизни и увезти ее туда, где свет его любви вылечит ее больную душу.
Тогда навсегда уйдет из ее души скалящийся огромный дьявол, который затаился и ждет своего часа. А в ее глазах поселятся маленькие шальные бесенята, которые будут манить к себе не только Валентина, но и других мужчин. Другим мужчинам он не даст никаких шансов, потому он, как никто другой, будет любить и оберегать ее.
Она оценит его любовь, его жертвы и полюбит его. Такую жизнь он намечтал с Людмилой, а вышло все не так. Все не так.
Она как не любила его, так и не любит. А он сгорает от любви и ревности. И тот дьявол, который сидит в душе Людмилы, никуда не ушел.
Он теперь живет в их семье. Иногда Валентину кажется, дьявол на время заходит к нему в душу и травит своей злобой и ненавистью. Вот в те минуты, когда дьявол овладевает им, он готов убить Людмилу, отомстить ей за нелюбовь.
Людмила и Светлана сидели на веранде летнего кафе, наслаждались кофе с мороженым и мило беседовали. Раз в неделю они встречались и доверяли друг другу свои женские секреты. Та далекая тайна навсегда скрепила их судьбы, и они обе дорожили дружбой, проверенной годами.
Если помимо Людмилы у Светланы были другие приятельницы, то Люда не желала рядом с собой видеть подружек-завистниц и сплетниц. Насколько она могла судить, сейчас именно такие подруги. А вот Светка, Светка – нечто другое.
У них действительно настоящая дружба, скрепленная тайной, о которой знают только они. «Боюсь я, Людка, ой, как боюсь! Не может быть всегда так хорошо! Такого мы с тобой натворили, а жизнь к нам лицом поворачивается», – озвучила свои страхи Светлана. «Может, мы, не зная того, дьяволу душу продали, и он нам помогает?» «Брось ты свои страхи», – успокаивала подругу Людмила…