– Зачем тебе развод? Замуж собралась? – зло усмехнулся Василий. – Нет, пока не собираюсь. – Пока? А в будущем? – А там как Бог даст.
– Вижу, пока не дает. Вась, не в этом суть. Должно быть все по-честному.
Не тебе говорить о честности, Дарья. Как Танюшку удочерили, помнишь? Все было по-честному. Так что пусть все так остается.
Знаю, будь Маринка моей женой, что со мной случись, она тебе и копейки не отдаст. Толик на меня записан, так что, если что, мои деньги получит тот, кто их достоин, и не будем больше об этом говорить. – К чему такие разговоры, Вася? Ты что, болен? – К тому, не вечные мы, всякое в жизни бывает.
Больше всего Даша боялась реакции Тани на то, что она приемная дочь ее и Василия. Когда маленькая Танюшка спрашивала мать, как она появилась на свет, Дарье не пришлось ее обманывать. Она сказала, что нашла ее у крыльца, под сиренью.
И поскольку слова матери в дальнейшем подтвердились доброжелателями, то особых вопросов у девочки не было. А когда Танюшка стала понимать, что она не родная дочь Даши и Василия, она стала игнорировать слова тех же самых доброжелателей. И получалось, что девочка даже успокаивала Дарью.
Таня обнимала мать и говорила. – Мама, пусть что угодно говорят, а ты – самая, что ни на есть, моя настоящая мама, самая лучшая на свете. Я даже не представляю, что у меня была бы другая мама.
– Моя девочка, ты моя. Я только увидела тебя, сразу поняла. Ты моя доченька.
Поняла? Никому я тебя не отдам, никому. – Вась, Толику восемь лет, а у нас с тобой все гражданский брак. Надо мной бабы смеются, подкалывают, мол, твой Васька вовсе не твой, а Дашкин.
Похаживает к ней, а Дашка мужика не ищет. Должно втихаря удовлетворяют друг друга. А не родная Танька роднее родного сына.
Представь, мне все это выслушивать. – Ты опять? Марин, дети для меня важнее всех баб, и всех сплетен на деревне. К Тане ходил и буду ходить.
А Толик, так ведь он наследник всех моих дел. Сын одним словом. И его я люблю не меньше Тани.
Как там говорят, один палец порежь, и другой одинаково больно. Вот так для меня дети. Одинаковая боль за них.
И тебя, дуру, люблю. Если бы не любил, разве я жил бы с тобой? – Да ни одного мужика не заставишь жить без любви. Это вы, бабы, приноравливаетесь.
Даже с уродами живете. – Что, не так, что ли? – Прекращай все эти разговоры, Маринка. Сколько живем, столько ты меня и пилишь.
– Смотри, надвое распилишь, что тогда? – смеялся Василий. – Какую часть тогда выберешь, нижнюю или верхнюю? – Шутки у тебя дурацкие. – улыбаясь, отмахивалась Маринка.
– Нижняя нужна. Силен ты, Вася, по мужской части. И верхняя нужна.
Умный ты мужик. Мозги работают, что надо. – уже смеялась Марина.
– Ох, и жадные вы, бабы. Одной части вам мало. – поддержал шутку жены Василий.
– А на сплетни, Марина, наплюй. В деревне они всегда были и будут. А иначе вам, бабам, скучно без сплетен.
– Юр, поехали на море? Ну, сколько можно работать? Сколько лет я в этой деревне безвылазна. Надоело. Я море один раз видела.
И то, когда замужем не была. Что ж мы только для работы живем? – Том, ну какое море. А хозяйство на кого бросать? – говорю про море, а сама заранее знаю, что ты так скажешь.
Ненавижу я эту деревню, твое хозяйство. Ну сколько жить в этой ненависти? Должна же быть какая-то разрядка. – Тебе, Томка, проще сказать, кого ты любишь, – засмеялся Юрий, – а ненавидишь ты всех и все.
Я море люблю. Так бы сидела на берегу и слушала шелест волн, смотрела на закат, плавала бы каждый день и вдыхала его запах. Может, я в прошлом русалкой была? – Русалка ты моя злая, – улыбнулся и обнял ее Юра.
Вот такую Тамару он любил, такую романтичную и немного загадочную. – Ну почему люблю море, а живу в степи? – сетовала Тамара. – Это так грустно, Юрчик.
А мне часто море снится, и снится всегда неспокойным. Такие волны высокие, а я не боюсь их. Представляешь, стою на берегу, а волна все ближе и ближе ко мне, и вот она разбивается прямо у моих ног, и вот она уже накрывает меня с головой и уносит в море.
А мне, представляешь, не страшно, наоборот, так спокойно, так радостно, что я ухожу в море и становлюсь его частью. – А знаешь что, русалка моя, поезжай сама на море. Хочешь? – С детьми ты хотел сказать? – Нет, сама.
Отдохни как следует. Какой с детьми отдых? Детей, если захотят, в лагерь отправим. Или где там сейчас детей отдыхают? А ты сама поезжай, надышись своим морем и возвращайся.
А я буду ждать тебя, русалка моя. Деньги у нас есть, можем себе позволить. Тамаре захотелось наорать на Юрия, мол, меня с детьми отправишь на курорты, а сам по бабам шнырять будешь.
Но она вовремя себя остановила. Если она ему сейчас это скажет, они разругаются в пух и прах, и тогда ей точно море не видать. А она так хочет еще хоть разок его увидеть.
Она даже улыбнулась своим мыслям. Увидеть Париж и умереть. А она хотела бы увидеть море и умереть.
И почему она так подумала, сама не знает. – Ну что, Тома, что ты улыбаешься? Поедешь на свое море? – Поеду. Спасибо тебе, Юра.
Она обняла мужа, поцеловала его в шею и так и сидела, уткнувшись в шею мужа. Слушала, как пульсирует кровь в его жилке. Таким родным от него пахло.
Таким родным. – Да ты что? За что спасибо? Я рад, что хотя бы так могу сделать тебя счастливой. За его слова, за его щедрость и внимание.
Она так любила его в ту ночь. Так любила. Как когда-то очень давно.
Тогда она готова была дышать только им. Но, очутившись в деревне, она задыхалась пылью степей. Ненавидела восточный суховей, который нес в ее сердце тревогу и принес несчастье в виде ребенка Юрия, которого она должна будет созерцать всю свою оставшуюся жизнь.
Она была счастлива. Просто невозможно описать то счастье, которое она испытывала. Да, без Юры, без детей.
А все потому, что она была у моря. Все ее тревоги и печали далеко и безвозвратно уносили голубые волны далеко и глубоко в море. Омытая соленой водой, она как будто приняла крещение.
Все плохое ушло из ее души. Она удивилась, что даже ревность не сжирает ее душу. Так легко и светло на душе Тамары.
Но вот, после той бурной ночи благодарности мужу, она забеременела. Это она поняла здесь, на море. Морю не смыть жизнь, которая зародилась в ней.
Но пока она здесь, она все ненужное отметала в сторону. А ребенок, который уцепился в нее, ей точно не нужен. И он сейчас в ней, но не с нею.
Сейчас с нею только и только море, которое так долго звало ее, даже во сне звало. Не желает Тамара думать о том, что будет потом. Что об этом думать? Она и так знает.
Будет Юра, будет ее ревность, дети, пыль степей и восточный суховей, который рвет ее душу. Оставалось два дня отдыха на море. И как она сможет уехать отсюда? Она сроднилась с морем.
Это будет предательством, если она вернется в степи к сухому ветру. Нет никакого желания возвращаться ни к Юре, ни к детям, ни к боли от ревности. Зачем ей уезжать, если море дает ей такой покой? Тамара никогда не была материалистом, не была приспособлена к жизни, как деревенские бабы.
Она во всем полагалась на Юру. А если ей не возвращаться в эти ненавистные степи? Если остаться тут навсегда? Но где, где и как она будет жить? Кто ей скажет, кто ответит? Море, только море ей сможет подсказать. Оно было неспокойным, таким темным, и запах его усилился, а ветер буйствовал, поднимая воды высоко, так высоко, аж дух захватывает.
Его неспокойствие не пугало Тамару. Напротив, в ее душе был восторг от мощи и величия моря. Она точно знает, море сердито на то, что она скоро покинет его.
Потому так Арияна шумно и грозно швыряла свои волны к ногам Тамары, и потому так вызывающе пахло. «Женщина, отойдите подальше от воды!» Кто-то из отдыхающих крикнул ей. А ей не надо кричать.
Она знает, что делает. Никто не остановит ее единение с морем. Тамара улыбнулась и, напротив, подошла ближе к воде.
Она помнила, как хорошо и спокойно ей было во сне, когда волна накрывала ее и уносила далеко в море, от юры, тревог, от всего того, что она ненавидела. Тамара улыбнулась на двигающейся волне. Волна накрыла ее.
Ноги Тамары оторвались от берега, и вот уже нет ничего и никого. Только она и море, и то чувство, которое она испытывала во сне. Вот оно то чувство покоя и безмятежности.
Покой, покой. На берегу моря закричали люди, но Тамара не слышала их крики. Она слилась с морем и стала его частью.
«Опять сходка подпольщиков! Эй, кто отоварился, прошу с вещами на выход!» «Ступите место другим покупателям! Сплетничать на улицу! Тепло, не зима пока еще! Что тут собираться, затор устраивать?» «Маринка! Тамарка утопла! Слыхала?» — сказала Лидия, особа, которая была под стать Кубачихе, которая всегда была на высокой волне всех сплетен села. «Юркина Тамарка?» — вытаращила глаза Маринка. «Ну да, а чья ж еще? Как утопла!» «А вот так! Волной смыла ее! Кубачихи еще не было сегодня?» «Нет», — растерянно ответила Маринка.
«Ее ждем! Узнать что да как!» — разъяснила Лидуша, как кликали ее сельчане. «Действительно, бабы!» — обратилась она к женщинам. «Пойдем на улицу! Там будем Кубачиху дожидаться!» «Позовете, когда Валентина подойдет?» — попросила Маринка.
«Позову!» — удаляясь, ответила Лидия. «Точно! Говорю вам! Утопла!» — вещала Кубачиха. Не нашли ее горемычную.
Шторм был. Должно глубоко в море утянуло. Юрка чернее ночи.
А ну-ка, как оно вдовцу с тремя детьми? Это мы, бабы, народ выносливый. А мужики они с виду сильные. А духом-то слабее нас будут.
«Точно утопла!» — засомневалась Лидуша. А то я слыхала, что она от детей и от Юрки с полюбовником сбежала. От них, городских, все можно ожидать.
«А то сельские от городских отстали! Еще хлещи дела творят!» — вступилась Маринка за Тамару. «Еще те, прости господи! Человек умер, утонул, а они уже сплетню сочинили. И что вам не имется? Языки чешутся? Так вон, об забор почешите.
Скушно? Так сериалы смотрите, а не сочиняйте их. Надеюсь, от нас с Васей отвяжетесь? Другая тут тема нарисовалась, поинтереснее нашей с Василием». «А ты что тут за эту Тамарку вписываешься?» — взъерепенилась Лидуша….