«Тётенька, а подайте на хлебушек!» Крошка лет шести в ветхом пальтишке мышиного цвета тянула вверх коробочку, над ней которой позвякивали монетки, и смотрела умаляющими глазами удивительно глубоко, как океан синего цвета. Русые кудряшки выбивались из подвязанной шапочки, а вздёрнутый носик совсем покраснел и туй дело дёргался точно у белочки любопытной. Ох, остановившаяся на жалобный зов женщины лет тридцати пяти, терпеть не могла, когда её называли старейшим словом «тётенька».
Настаивала на молодящем «девушка», но здесь и сейчас не обратила на это внимания. Так тронула её маленькая нищенка возле церкви. «Ты голодная, милая?» — спросила она, и, получив утвердительные кивки головой на тонкой шейке, прижала руку к сердцу.
«Да что ж ты делаешь-то на белом свете? Да где ж справедливость, если дети вынуждены на паперти стоять из-за бедности?» — «Сейчас, сейчас». Тётенька полезла в хозяйственную сумку и, выудив оттуда сдобную плюшку, кусок сыра, шоколадку и бутылку молока, протянула всё это девочке. Потом, спохватившись, сложила всё в пакетик, чтобы маленькой нищенке было удобнее нести свой улов.
«Вот, покушаешь хоть, бедняжка». Тётенька едва не плакала. «А деньги?», — протянула вдруг прелестное юное создание.
«Тётенька, мне ваша еда не нужна, мне дайте денег, пожалуйста». «Так ты же…», — непоскупившаяся прохожая изумилась, маленькой и плюхнула шок. «Ты же сама на хлебушек просишь, вот тебе булочка, вообще покушать».
«Извините», — девочка наморщила нос и решительно протянула провизию обратно, — «но мне помогать только деньгами». «Что, в первый раз?», — весело, задорно спросил затормозивший возле разыгрывающейся жизненной сценки мужчина в рабочей, пропахшей машинным маслом спецовке. «Вот поэтому я всяких бомжей обхожу стороной», — покачал он головой.
«К ним по-людски помочь хочешь вещами или еще как, в работный дом там отвезти, они начинают. Нет, нам денег дай». Я однажды подал голодному хот-дог, себе тогда, между прочим, на перекус брал.
Так знаете, что он сделал? В помойку его швырнул, и меня так обложил, что я все. Зарекся этой породе помогать, нечего их поощрять. Развелось тунеядцев.
Нет, вы посмотрите на нее, а! От горшка два вершка. А туда же. Где твои родители, а? Тоже побираются где-то? Он склонился к девочке поближе.
Маленькая нищенка тем временем почуяла, что дело, ох, как неладно становится. И, прижимая к себе коробочку с теми крохами, что успели подать первые утренние часы ее работы, потихоньку пятилась. «Чего это тут случилось?» — спросил еще один остановившийся прохожий.
Мужчина с овчаркой на поводке. «А, я ее знаю», — сказала. «Она тут не первый раз побирается, да? В детдом ее надо, вот что».
Строго нахмурился рабочий. «Потому что это безобразие. А мать с отцом лишит родительских прав и точка.
Ну-ка, девочка, иди сюда». Она не стала ждать, пока ее поймают. Точно безпризорного котенка.
И кинулась бежать. Сорвалась, как спринтер на Олимпийских играх, как гепард в африканской саванне и припустила вниз по улице. На первом же повороте уронила коробочку, но и не подумала останавливаться.
Ей было страшно. Ей было очень стыдно. Она бежала и бежала.
Наконец остановилась, привалилась к забору, густо обвитому какими-то вьющимися растениями. Дыхание вырывалось из маленького тельца рывками. Горло малышки душили беззвучные рыдания.
«Какой кошмар! Нет, не надо было идти сюда опять. Надо было упереться и ни за что не идти. И пусть бы наказала тетя Наташа за это.
Пусть бы без обеда оставила. Да даже если бы за ремень взялась, это было бы, наверное, не так мучительно, как то унижение. Тут ужас и боязнь, что ее в самом деле поймают, отправят в детский дом, и тогда…» Она лишится последнего дорогого, что есть в ее жизни.
Шмыгнув носом, девочка свернула за угол забора и быстро вышла в знакомый переулок, от которого, если напрямик, то рукой было подать до ее дома, в котором, впрочем, она уже давным-давно, кажется, вечность целую, не чувствовала себя как дома. Что она сделала? Екатерина почти рычала. Но не на брата, который сообщил ей об очередной выходке, их опекунше Натальи.
Брат, хотя точно знал, если бы был дома утром, то не допустил бы повтора этого безобразия. Но Коля в это утро отсутствовал. Он вообще дома не ночевал, а в порту трудился, помогал грузчикам разгружать товар с корабля.
Он подрабатывал нелегально. — Ненавижу. Екатерина в сердцах ударила кулаком по стене.
Рука заболела, но легче от этого не стало. — Я с ней поговорю, — мрачно сказал Сергей. — Согласен, так нельзя.
Это может плохо кончиться. — Плохо кончиться? Да это вообще ненормально. Она… Да она… Нет, я так больше не могу.
Я иду за ней. Я ее сейчас же домой верну. А этой гадине я… — воскликнула Катя.
— И что? Сергей скинул ясный синий взгляд. У всех троих глаза были одного оттенка, как у мамы. Что ты ей сделаешь? Потерпеть надо.
Вот будет через год мне восемнадцать, а потом еще через годик ты станешь совершеннолетней, и вот тогда мы… Знаешь, иногда мне кажется, что так вот живя можно и не дожить до лучших времен. — вздохнула Катя. Он хотел ей сказать, что не надо так говорить.
Маме бы это не понравилось. Но тут входная дверь в доме хлопнула, и на полу зазвучали шаги маленьких ножек. — Лена! — Катя кинулась в соседнюю комнату.
— Леночка! Она упала на колени перед девочкой и заключила ее в отчаянные сестринские объятия так, что та едва могла дышать. — Ты в порядке? — спросила она, отстраняясь и пальцами поглаживая голову малышки. Ее красный от слез щечки.
— Все, все хорошо. Я убежала. Я не смогла там, — ответила Лена.
— Я ее прибью, — прошипела Катя. Сергей тяжело сглотнул. Иногда он реально опасался, как бы сестра не воплотила угрозы в жизни.
Но еще он верил в то, что она достаточно благоразумна и не станет делать глупостей. Но что-то делать в сложившейся ситуации нужно было точно и срочно. Две сестры и брат осиротели почти два года назад.
В тот роковой день их мама была далеко-далеко на другой стороне Черного моря, у берегов Турции. Именно там у самого побережья на круизное судно «Великолепная эпоха» налетел внезапный шторм, которого даже не предсказывали синоптики. И корабль пошел ко дну.
Почти всех пассажиров и членов экипажа удалось спасти, кроме нескольких человек, среди которых оказалась и Светлана Коршунова, работавшая экскурсоводом. Ее тело так и не нашли, и вскоре на той стороне представители властей иной страны объявили, что она, похоже, умерла, потому что невозможно было выжить в такую бурю. Опека над троими детьми перешла к очень дальней родственнице Светланы — Наталье Крапивиной, 45-летней женщине, которая перевезла детей в свой частный дом в пригороде.
И теперь они, хоть и продолжали жить в том же городе, но чувствовали себя так, будто переселились на другую планету. А квартиру, в которой ребята раньше жили с мамой, Наталья решила сдавать в аренду. Они сменили школу, круг общения и, главное, теперь они были одиноки.
Наталья была женщиной-замужней уже почти 20 лет, но в этом союзе у нее не родилось детей. Она всем рассказывала, что это по женской части неизлечимая болезнь. Супруг ее, Борис, работал на траулере и часто отсутствовал дома, уходя на рыбный промысел.
Стороннему случайному наблюдателю, кстати, дом Натальи мог бы показаться идеальным местом для того, чтобы растить детей. Отсюда за пять минут можно было дойти до пляжа с белоснежным песочком, мелким дном. В доме было целых пять комнат, а просторный двор был почти целиком занят огородом и теплицами.
Наталья выращивала много чего овощного и ягодного на продажу. А еще стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Наталья — очень хороший, благородный человек с большим сердцем. Ведь она взвалила на себя такую ношу, заботу о сиротевших племянниках.
И они жили, как и положено, людям их возраста. То есть двое из них ходили в школу, они были обутые и одеты. Вот только на самом деле все было сложнее.
Намного сложнее. И, подобно тому, как на некоторых картинах под основным изображением можно обнаружить другие слои краски, то и в этом случае все было не тем, чем казалось. Екатерина, Сергей и даже маленькая Елена, они очень быстро поняли, какой тетя Наташа на самом деле человек.
Она сразу обозначила им границы и законы, согласно которым они теперь будут существовать. Всем троим отводилась самая маленькая комната в доме. Остальные предназначались для Натальи, ее мужа, а в сезон сдавались приехавшим на юга туристам.
Мужу, кстати, Наталья объяснила, что это советы каких-то американских психологов. Мол, нужно, чтобы осиротевшие детки жили вместе потеснее. Тогда, мол, легче дастся адаптироваться.
Борис верил жене. Он вообще всю жизнь видел ее светлую сторону. А вот темную… Если Борис был дома, то в тарелках у детей появлялось мясо.
А еще они могли и фруктов получить, и творожка, масло сливочное. Тогда их по воскресеньям водили в зоопарк или в кино. Тогда Наталья часто их называла «зайки мои», «солнышко», «деточка» и тому подобными словами.
Тогда, кстати, Катя и Сережа приносили из школы отметки получше. Вот только Борис был не только до безумия наивным и верящим своей жене человеком, но и мужиком очень работящим. Поэтому он в море пропадал почти безвылазно, и все до копейки нес семью.
Борис, когда принял свою семью и детей, говорил им, что он и о них позаботится, что к окончанию школы старшими он обязательно ем и на ВУЗы за хорошие накопит, чтобы был, так сказать, дан старт в жизни. В общем, если разобраться хотя бы примерно, то получалось, что Наталья и Борис — это два совсем разных человека, и Кате и Сереже было сложно, а точнее вообще невозможно понять, как они вообще додумались сойтись и пожениться. Леночка про такое не думала, потому что она, в принципе, была еще очень маленькая.
Но зато именно она однажды высказалась метко, назвав тетю Наташу «злой королевой». «А мы ее пленники», — вздохнула Леночка. Малышка сидела на своей кроватке и рассматривала картинки в книге сказок.
«Нам нужен рыцарь, чтобы спас!» Леночка в последнее время отчаянно плохо выговаривала некоторые буквы, и поэтому вместо «рыцарь» у нее получилась «лыцарь». «Во, точно!» — раздался из-за занавески голос Сережки. Несмотря на то, что комнату им выделили одну, старшие дети решили, что это не дело, и с помощью занавески на веревочке разделили ее на две части, меньшую из которых занял Сережа.
Вообще он немножко стеснялся жить в одной комнате с девчонками. Все-таки почти совсем уж вырос пацан. И тут, извините, даже нельзя было любимый рэп послушать без наушников.
Но за неимением иных же лишних условий оставалось уж каких есть пытаться разместиться с наибольшим комфортом. Она, точно как злая королева, продолжил Сережа и, сдвинув занавеску, вошел в территорию девочек, будучи одетым в теплую фланелевую пижаму и носки. Парень сел на кровать младшей сестры и заглянул в ее книжку.
Может, она дядю Борю вообще приворожила, зелье сварила из крысиных хвостов и болотной жижи. Он нарастыпырил пальцы и добавил жути в голос. В ночь на кладбище колдовала и Бориса приворожила.
Ой, не говори глупостей. И вообще, закатила глаза Кате и добавила строже. Не пугай.
Да ей после тети Наташи и трехглавый дракон не страшен. Правда, мелкая. Он потрепал Лену по голове, за что удостоился легкого шлепка по конечности от Кати, которая сидела тут же и была занята важным делом…