А в результате потеряла Мирту. По ночам она представляла, что девочка лежит рядом, на кроватке и что-то рассказывает ей на своём детском языке. Когда девушка вернулась в родную страну и оправилась от первого шока, она сразу же начала искать свою племянницу.
Но по странному стечению обстоятельств её никто не мог найти. Сначала в предоставлении информации отказывали, ссылаясь на персональные данные. «У вас разные фамилии», — говорила одна чиновница на личном приёме.
«Есть хоть какие-то документы сестры, копии?» «Нет», — отвечала Лина. Целый год ушёл на то, чтобы подтвердить родство с Ольгой. У них была общая мать, но разные отцы.
И, соответственно, фамилия. Потом начались бесконечные хождения по кругам бюрократического ада. Лина, художница и дизайнер, не могла освоить этот странный язык, на котором полагалось разговаривать с чиновниками.
А те не спешили сделать шаг ей навстречу и помочь горю. «Где же вы были? Целый год после смерти сестры?» — гневно спрашивала женщина из управления образования. «Почему сразу не прибежали?» «Меня не было в стране», — отвечала Лина.
«Вот видите!» — кричала чиновница. «Вам точно это надо? Вдруг вы опять захотите из страны на год уехать?» «Вы должны её найти», — шептала Лина. Перед таким напором она сразу же робела.
Она ведь не могла просто исчезнуть без следа. «У нас в стране четыреста тысяч сирот», — продолжала обличать её женщина. «Мне что, каждую проверить?» Потом ей последовательно пришло два отказа.
Девочка с данными, Мирта Лански, в системе учёта сирот не зарегистрирована. Что это значит? Да всё что угодно. Потеряли, ошиблись, утаили, усыновили.
Информация конфиденциальна и разглашению не подлежит. Каждая неудача заставляла Лину чувствовать разочарование и рыдать. Неужели девочку действительно усыновили? Дали ей новое имя и фамилию? Неужели она даже не сможет подержать её за ручку и научить чему-нибудь важному? Сейчас ребёнку уже должно исполниться восемь лет.
Последнюю попытку отыскать племянницу она предприняла два года назад. После этого Лина уже не чувствовала в себе сил продолжать поиски. Но недавно в её жизни появился мужчина с самой романтической профессией на Земле.
Частный сыщик. Он поддержал её в нежелании создавать новогоднее настроение. Но сюрприз под ёлку положил.
«Дорогая», — сказал он с улыбкой. «Я сделал всё, что можно и нельзя. И чёрт возьми, какой-то свет в конце туннеля забрежил».
Оказывается, Игорь не просто слушал её бесконечную историю про потерю племянницы, но и постоянно собирал информацию по крупицам. За несколько месяцев, используя разрешённые и недозволенные приёмы, он сделал то, что отняло у неё годы — отыскал следы её племянницы. «Есть, знаешь ли, довольно странный детдом», — говорил Игорь.
«Экспериментального типа или что-то вроде того. Представляешь, там почти нет персонала». «А моя племяшка есть?» — с надеждой спросил Алина.
«Не хочу, чтобы ты строила воздушные замки», — честно признался он. «У меня тут, как видишь, полный список детей. Если кто-нибудь узнает…» — плакала моя лицензия.
«Поэтому ты никому не говори. Мир ты, Лански, нет, зато есть Марта Лински». «Вдруг это совпадение?» «Есть только один способ проверить», — сказал Игорь.
«Нужно как-то попасть туда и всё узнать. В конце концов, ты близкий родственник, тебе должны её передать». «Ох, любимый, если бы всё было так просто…» «У них на следующей неделе день открытых дверей», — задумчиво произнёс частный сыщик.
«Ехать, конечно, далековато, но если мы сорвёмся прямо сейчас, то успеем». «Не знаю, готова ли я», — прошептала Алина. «Вдруг опять не получится.
Вдруг меня снова ждёт разочарование…» Если бы у Васильевны спросили, как твоё имя, бабушка, она бы задумалась минут на пять не меньше. А действительно, какое? В свои 70 лет уборщица детского дома Чёрный Дрозд была полна сил и энергии. Хотя имя порой забывала.
Шутка ли, под её началом несколько десятков воспитанников. Правда, ей не приходилось их строить в шеренгу и чему-то учить. Достаточно было принять работу по уборке помещений.
Ремесло нехитрое, но очень востребованное. Васильевне казалось, что дети в ней души не чают. На самом деле, мальчики и девочки тоже бывают строгими.
За глаза они называли Васильевну смешным прозвищем «летучий голландец». Самые невоспитанные шутили, что пожилой уборщице уже отсчитывают прогулы на кладбище. Но она всего этого не знала, не слышала или не замечала, а потому была прекрасного мнения о своих детках.
Единственный, кто её сильно смущал, это директор Семён Семёнович. Шутка ли, человеку 35 лет, а у него нет ни семьи, ни детей. Карьерист, увлечённый мужчина, на таких страна держится.
День и ночь он проводил в детдоме, но воспитанники не слышали от него доброго слова. Он часто срывался и кричал на них, полагая, что такой метод донесения информации самый действенный. Недавно Васильевна снова стала невольным свидетелем такого воспитания.
«Если ты будешь так себя вести, выйдешь отсюда сразу в колонию для несовершеннолетних», отчитывал директор очередного мальчика. Всё его преступление заключалось в том, что он пробрался на кухню поздно вечером и похитил булочку, но был замечен и схвачен завхозом. «Простите меня, Асем-семь», – плакал малыш, – «просто кушать уж очень хотелось».
«Как ты меня назвал, проказник? У тебя утром будет прекрасный завтрак», – продолжал директор, – «а вечером был отличный ужин. Знаешь, что переедание – это грех? Отлучаю тебя от гаджетов на месяц, понял? Расскажешь обо всё маме-воспитательнице, а я проконтролирую, чтобы она приняла меры. И ещё мы рассмотрим твою выходку на совете».
Васильевна не могла понять этот странный запрет держать сладости в детских комнатах. Её внук, который уже давным-давно окончил школу, ребёнком ни дня не мог прожить без мармелада, пастилы и зефира. И ничего, вырос нормальным человеком, ни в какую тюрьму не попал.
Правда, от детских привычек не отказался. До сих пор так и точит что-нибудь сладенькое. «Васильевна», – громко говорил директор, хотя и пытался сдерживать голос, обращаясь к старушке.
«Тщательнее надо, тщательнее. Я вчера пыль нашёл». «Угу», – отвечала бабушка.
– «Как скажете, Семён Семёнович, золотой вы наш человек». «Хвалю за уважение», – отвечал директор, но свои обязанности просил бы соблюдать. Всё, что делала пожилая уборщица своими силами, драяла полы на втором этаже, в том крыле, где был общий холл и кабинета директора.
От таковых он занимал целых два. В одном спал, в другом работал. Когда Васильевна заходила внутрь жилой комнаты, не могла поверить своим глазам.
Неужели зарплата Семёна Семёновича позволяет такую роскошь? Сама спальня больше подошла бы к какой-нибудь гостинице, а не детскому дому. Во-первых, комната была действительно большой. Во-вторых, во время её ремонта и создания уюта деньги явно не жалели и не считали.
Декоративная роспись стен, лепнина, кондиционер и другие атрибуты успешной жизни. Чтобы открыть или закрыть окно, полагалось не тянуть за ручку, а нажимать на кнопки пульта. Не окажись Васильевна на должности уборщицы в детдоме, она бы и не узнала, что такое чудо техники существует.
В углу стояла односпальная кровать, но какая? Слева пульт, но уже на проводе, который позволял отрегулировать мягкость, наклон и сделать несколько видов массажа. Кожаный диван с идеальной поверхностью, дорогущая кофемашина, роскошные наручные часы, телескоп, огромный ноутбук, наушники, как будто со страницы журнала о далёком будущем. А ещё душевая кабина, которая напоминала спасательную капсулу космического корабля.
Столько на ней было кнопочек. И всё это полагалось протирать и чистить разными тряпочками и средствами. Не дай господь перепутать…